Прокуратура обвинила ее в том, что она допустила ряд нарушений в судебных заседаниях по иску наркомана Глотова, просившего восстановить его в родительских правах. Судья иск Глотова удовлетворила, а через полтора месяца он убил свою дочь Еву. Пресса заклеймила Ирину Глебову как «судью-убийцу». Мы встретились с Ириной, разговор был долгим.

— Когда сидишь в судебном заседании и выслушиваешь участвующих в нем людей, они говорят определенные вещи, — растолковывает мне Ирина, что такое истина с точки зрения судьи. — В силу статьи 55 ГПК показания сторон являются доказательствами. И то, что говорит истец — если его слова не опровергнуты другой стороной, — это и является истиной.

Она пересказала ту «истину», которую поведал Глотов на судебном заседании, на основании этих слов ей предстояло решить, восстановить его в родительских правах или нет.

— Истец встает и говорит: «Я не употребляю наркотики. Я устроился на работу. Я сделал ремонт в квартире. У меня положительная характеристика от соседей. У меня есть постоянный заработок, поэтому могу кормить, обувать, одевать своего ребенка. У меня есть намерение расширить жилое помещение. Я скоро женюсь, и у меня замечательная жена. Я, как бывший наркоман, регулярно хожу и проверяюсь на наличие в моей крови наркотиков. За последние восемь месяцев они у меня там не обнаружены. Я принес справку от психиатра, в которой сказано, что я здоров. Я дважды прошел реабилитационный курс. Тоже есть справка».

— И вы не усомнились в правдивости его слов? — уточняю я.

— Я и не должна, — возражает Ирина. — Это задача ответчика, в данном случае представителей дома ребенка. Встает ответчик и говорит, что дома у него были в восемь утра, когда он еще спал. В помещении не было никаких запахов, которые говорили бы о присутствии в доме наркотиков. Там была идеальная чистота. В холодильнике продукты. На плите еда. Пошли к соседям — они отзываются о парне очень хорошо. И в довершение всего ответчик говорит, что отец двадцать два раза приходил к дочке в дом ребенка. И ни разу при этом не был под воздействием наркотиков. Ему даже отдавали Еву на время для совместных прогулок.

— То есть вы просто поверили?

— Не просто. Эти слова были подтверждены документами. Справка с места работы. Печати, подписи соседей под характеристикой. В судебное заседание пришел ответчик и сказал, что иск признает. Хотя у него была возможность сопротивляться и не признавать. Не было ничего, что говорило бы о том, что Глотов, грубо говоря, плохой. Все говорило о том, что хороший. Меня обвиняют в том, что мое решение было заведомо неправомерным. Но проблема в том, что если бы я вынесла противоположное решение, то именно оно было бы неправосудным.

— Но Глотов же был наркоманом, разве этот факт не должен был заставить вас сомневаться в нем?

— А кого, по-вашему, чаще всего лишают родительских прав? — возражает Ирина. — Алкоголиков и наркоманов. А возвращают кому? Бывшим алкоголикам и наркоманам. У меня до этого случая было вынесено пять решений. Например, люди были алкоголиками — я вынесла решение о восстановлении их в родительских правах и передала им ребенка. Они прошли реабилитационное лечение и принесли те же самые справки, что и Глотов. Ни по одному из решений, вынесенных в том же порядке, нет никаких претензий.

Ева умерла от черепно-мозговой травмы. По версии следствия, девочка отказалась есть кашу во время завтрака, отец рассердился и ударил ее по голове. От этого удара она и умерла. Тогда отец набил рот дочери кашей и вызвал «скорую» — пытался представить ее смерть как несчастный случай. Бывший наркоман Глотов осужден на девятнадцать лет лишения свободы. Говорят, детоубийцы в тюрьме долго не живут. Но он пока жив. И до сих пор своей вины не признал. По его показаниям, за день до трагедии он шел с дочерью по двору и подрался там с бывшими завсегдатаями притона, который содержал до реабилитации. В этой драке Ева и пострадала. Но следствие эту версию не учло. Доказать, что Глотов убил свою дочь, было проще, чем пытаться доказывать обратное.

— А как мне-то, обывателю, понять, хороший судья или нет?

— Просто либо повезло, либо нет. Я полагаю, что каждый судья, осознавая важность своей миссии, старается вести себя соответственно судейской чести. Открываешь дело и кладешь на весы. Смотришь, как бы эту норму права применить так, чтобы помочь человеку. А если дать волю эмоциям, то, конечно, судья может что-нибудь вывернуть.

— Зачем было Следственному комитету возбуждать против вас дело?

— Громкое дело. Если его выиграть, это авторитет. Они покажут, что молодцы, стоят на страже закона, невзирая на чины, что борются за справедливость.

— Справедливость в отношении меня — это оправдательный приговор, — спокойно говорит Ирина. — Я думаю, что такое развитие дела было инициировано председателем моего суда. У нее были знакомые, к которым она обратилась, чтобы Следственный комитет ухватился за эту историю.

— Но какой мотив? Просто из-за человеческой неприязни играть вашей жизнью?

— Играть — правильное слово. Это судьба. У нас борьба с ней была очень долгая, лет пять. Эти отношения развивались как снежный ком. Мне знакомая судья сказала: «Ты пойми, что против лома нет приема. Тебя надо додавить до конца, чтобы другим было неповадно». Вот и все.

— У вашего судьи тоже есть председатель суда, и он может ему посоветовать правильное решение.

— Сомневаюсь. Но судья в непростой ситуации, это точно. С одной стороны, это громкое дело. С другой — я его коллега. Там такая внутренняя работа сложная. Не позавидуешь ему. Допустим, вынесет решение в мою пользу — сразу начнут говорить, что рука руку моет. Правильно? Вынесет в другую, тоже не очень хорошо: скажут, ну вот, под СК работает.

Бывают такие ситуации, когда можно применить две нормы права. Конкуренция норм. И судья должен решить, какую норму применять. В «уголовке» одна из судей сказала: когда ты судишь человека и у тебя есть выбор срока, дай ему немного меньше. Вот это человеческая позиция. Никто и никогда не может быть на сто процентов уверен в том, что доказательства против человека абсолютно правильные. Сомнение есть всегда. Человек отвечает за сомнение. И этим он лучше машины.

В истории с Евой самое ужасное то, что всем по большому счету плевать на смерть ребенка и ее причины. Маленькая Ева превратилась в карьерный двигатель сразу в нескольких организациях: новосибирском суде Кировского района, прокуратуре, Следственном комитете. А для нас, журналистов, это «вкусная» история, настоящий триллер. Все это напоминает языческое торжество, которое невозможно начать без жертвы. В апреле 2013 года все обвинения против Ирины были сняты, она добилась оправдательного приговора. У нее даже появилась возможность профессиональной реабилитации. Но она еще не решила, хочет ли снова быть судьей. В свою очередь, прокуратура уже подала заявление на обжалование. Возможно, на днях дело перейдет в Верховный суд. А Еву похоронили на Клещихинском кладбище Новосибирска. Участок, где хоронят за государственный счет, напоминает картофельное поле: борозды, из которых торчат порядковые номера. У Евы № 2513. На могиле сидит белый плюшевый медведь. Представители органов опеки скинулись и поставили здесь символический памятник с фотографией и цветами. По крайней мере, теперь видно, что девочка была Евой.

Андрей Молодых